Радикализация или мирная исламизация? Что происходит в Центральной Азии ("BBC.com/russian")



Радикализация или мирная исламизация? Что происходит в Центральной Азии ("BBC.com/russian")Сообщения российских следователей о том, что взрыв в метро Петербурга совершил молодой узбек из Кыргызстана, дали многим комментаторам повод вернуться к рассуждениям о росте популярности радикального ислама в Центральной Азии. Некоторые эксперты, однако, считают разговоры о радикализации ислама в регионе преувеличением.
По сообщениям спецслужб России, Кыргызстана и Казахстана, следствие предполагает, что самоподрыв в петербургском метро 3 апреля мог совершить уроженец кыргызского Оша и гражданин России Акбаржон Джалилов 1995 года рождения.
Это пока только версия, но обозреватели вспомнили, в частности, что в массовом убийстве на этот Новый год в стамбульском клубе обвиняют уроженца Узбекистана и снова заговорили о росте влияния радикального ислама в бывшей советской Средней Азии.
Некоторые эксперты, однако, считают, что масштаб этого явления специально преувеличивается - прежде всего в политических целях - властями центральноазиатских стран.
"Имеется недостаточно доказательств в поддержку тезиса о радикализации ислама в постсоветском периоде, - писали более двух лет назад в своем докладе Джон Хезершо из Университета Эксетера и Дэвид Монтгомери из Питссбургского университета. - В частности, угроза воинствующего экстремизма имеет меньший масштаб, чем считается в мифе [о радикализации ислама в Центральной Азии - Би-би-си], а также иную форму. Он изолирован, локализован и ограничивается секуляризмом столь же сильно, как и поддерживается радикализацией".
"Миф о радикализации важен, поскольку он имеет политическое влияние. Он порождает широко распространенные, но ошибочные точки отсчета. Именно на этих точках отсчета строятся известные оценки угрозы, сотрудничество в рамках инициатив по борьбе с радикализацией, а также международная поддержка безопасности в регионе. Этот миф узаконивает воинствующий секуляризм слабых режимов и может представлять собой более серьезную проблему, чем воинствующий экстремизм", - продолжают учёные.
Не путать радикализацию с исламизацией призвала в беседе с Русской службой Би-би-си и обозреватель Центральноазиатской службы Би-би-си Гульнара Касмамбет.
Би-би-си: В последние годы мы часто встречаем в прессе как утверждения о массовой "исламской" радикализации центральноазиатской молодёжи, так и возражения против такой точки зрения. На ваш взгляд, есть ли она, радикализация?

Гульнара Касмамбет: Радикализация в том виде, о котором мы привыкли получать новости из разных стран - бомбисты-смертники, террористические акты - о чём-то таком в большом масштабе в Центральной Азии мы вроде бы не слышим.
Однако - вот сегодняшняя, последняя информация из Государственного комитета национальной безопасности Кыргызстана. Мы их спросили: сколько граждан Кыргызстана в данный момент, по вашим подтверждённым сведениям, находится в рядах джихадистов в Сирии? Нам сказали: 600 человек, из них 70 подтверждены погибшими.
Можно ли назвать это радикализацией? Вроде как если они не в этой стране, и не в этой стране совершают какие-то свои операции, то, наверное, о сильной террористической радикализации в Центральной Азии мы не можем говорить.
Но, с другой стороны, это же активные боевики, которые участвуют в операциях на чужой земле.
Если люди поехали в чужую страну воевать за какие-то идеалы, которые им предлагают, то, с этой точки зрения, можно сказать, что радикализация идёт.
То есть, ответ - и да, и нет. Я говорю "нет", потому что дома они конкретных террористических операций не устраивают - но, с другой стороны, они активно воюют на чужой земле.
Би-би-си: Если есть 600 людей достаточно активных, чтобы поехать в чужую страну воевать, то можно ли предположить, что дома у них остаётся на порядок или порядки больше чуть менее активных сторонников?

Г.К.: Возможно.

Смотрите, есть разрозненные такие случаи. Например, в августе 2016 года произошёл взрыв в китайском посольстве в Бишкеке. До сих пор расследуют, и мы точно не знаем, каковы были мотивы - были ли это политические мотивы, были ли это идеологические, исламские мотивы.



То есть, можем ли мы такие отдельные случаи причислять к примерам радикализации? Опять же, и да, и нет.
Нет, потому что расследование идёт, мы не знаем, какова была мотивация у этого конкретного подрывника: какая-то личная месть государству, или конкретно этому посольству, или желание показать, что власти этой страны не обеспечивают достаточной безопасности.
Возможно, была политическая мотивация, потому что говорили, что он был гражданином Китая, прибыл из Урумчи, то есть этнический уйгур.
То есть, тяжело всё это собрать и сказать: вот это - признаки активной радикализации.
А, с другой стороны, мы видим эту информацию, которую время от времени выдаёт ГКНБ, что, мол, вот столько-то человек в данный момент находится за рубежом или на учёбе в частных медресе, или в рядах активных боевиков...
Би-би-си: Это, надо думать, не совсем одно и то же...
Г.К.: ... у нас есть конкретные зафиксированные случаи, когда уезжали семьями, с жёнами и детьми. И тут возникает вопрос: почему они вдруг с родной земли уезжают в чужую страну воевать, забирая с собой даже свои семьи.
Опять же, несколько причин. Молодёжь, возможно, влекут эти идеалы веры, идеалы близости к каким-то божественным понятиям.
А с другой стороны, этим семьям предлагают зарплату, предлагают заботу и обещают справедливое общество.
Те же процессы идут и в западных странах, действуют те же факторы.
Би-би-си: Зачем они едут, вы перечислили, теперь логично спросить: а от чего они бегут?
Г.К.: На постсоветском пространстве - по всей видимости, как и во всём мире, - очень развилась коррупция. Но если в развитых странах есть механизмы борьбы с этой коррупцией, то во многих центральноазиатских странах эти механизмы чётко не прорабатываются.
И получается, что все правительства обещают борьбу с коррупцией, вылавливают, судят коррупционеров, и тем не менее коррупция живёт в каждой ячейке общества, начиная со школы и заканчивая большими государственными постами.
Ну и экономические проблемы. Ни одна центральноазиатская страна, кроме Казахстана, не продвинулась вперёд экономически после развала Советского Союза: ни Кыргызстан, ни Узбекистан, ни Таджикистан. Безработица... Людям есть чем быть недовольными.
В общем, я считаю, сам термин должен быть чётко определён: кого называть "радикалами"? Только тех, кто взрывает или уходит на войну в другую страну, или это и те, кто готов активно продвигать идеи ислама? Во втором случае я бы, скорее, назвала это исламизацией, а не радикализацией.
Есть в Кыргызстане очень известная личность - Чубак Аджи. Это очень просвещённый, академически подготовленный человек, исламовед.
Его хотели выбрать муфтием Кыргызстана. Он отклонил это предложение, сказав: а может быть, я буду баллотироваться на пост президента.
У этого человека - десятки тысяч фолловеров в социальных сетях.
Десятки тысяч!
Мы можем (в данном случае) говорить о радикализации? Конечно, нет. Но в обществе, особенно у молодёжи, исламские идеи справедливого, очень благопристойного общества - они популярны. Люди хотят жить "правильно", хорошо, справедливо, и идеалы ислама отвечают их внутренним запросам.
И тогда люди более-менее просвещённые, как этот Чубак Аджи, становятся лидерами этой части населения.
Би-би-си: А конкуренты этим идеям ислама сейчас в Центральной Азии просматриваются?
Г.К.: Насколько я знаю, никакая идея - не только в Центральной Азии, а и на всём постсоветском пространстве - ещё не может конкурировать с этими идеалами ислама.
То есть, после развала Советского Союза этот вакуум, который остался после советской идеологии, не был заполнен.
Пытались, например, в Кыргызстане выдвинуть идеи-заветы Манаса, героя эпоса. Они всем понравились, но как-то вот не были подхвачены обществом, как-то не прижились.
В качестве идеала, в качестве сентенций они до сих пор живут, они написаны на лозунгах. Но люди идут за идеалами ислама.

Русская служба Би-би-си